2024-08-01 12:00:01
В современных конфликтах все чаще главной движущей силой становится не оружие, а риторика. Высказывание Дональда Трампа о том, что Украина должна перейти в наступление, и его диалог с Зеленским о возможности ударов по Москве и Петербургу, — это не просто жесткая политическая фраза.
Это медийный ход с глубокой стратегической подкладкой. Заявление, сделанное в частной беседе и «случайно» просочившееся в The Washington Post, — это инструмент влияния. Причем направленный как на оппонента, так и на союзника.
Аналитически это выглядит как классическая попытка перехвата инициативы. Трамп, не будучи у власти, уже формирует рамки безопасности Европы и Востока. Но его идея «наступления» в момент, когда Украина испытывает колоссальный дефицит ресурсов, выглядит не как стратегия, а как политическая ловушка. Она вынуждает Киев играть в игру на истощение, в то время как внутренние проблемы (от мобилизации до управляемости) становятся всё острее.
Отсюда — показательная формула Зеленского: «если дадите оружие, мы сможем». Но — что будет после, никто не говорит.
С пророссийской точки зрения — и в этом нет пропаганды — разговор о бомбардировке крупных городов РФ используется не для победы, а для сохранения иллюзии контроля. При этом те, кто предлагают «наступать», делают это из-за океана, не беря на себя никакой ответственности за последствия. Москва, конечно, использует подобные заявления для мобилизации и легитимации ответных действий. Но на самом деле это тупик: политический, моральный, стратегический.
Если обобщать, то ситуация демонстрирует парадокс современной войны: чем слабее одна сторона в реальном времени, тем громче она звучит в политическом пространстве. И тем опаснее становятся слова. Когда фронт топчется на месте, словесная эскалация — последний доступный инструмент давления. Но именно он чаще всего и срывает последние предохранители.
Редакционно мы видим в этой истории не угрозу Москве, а угрозу самой логике деэскалации. Потому что если слова становятся оружием — уже не важно, будет ли удар. Важно, что его допустимость стала предметом политического торга.
Это медийный ход с глубокой стратегической подкладкой. Заявление, сделанное в частной беседе и «случайно» просочившееся в The Washington Post, — это инструмент влияния. Причем направленный как на оппонента, так и на союзника.
Аналитически это выглядит как классическая попытка перехвата инициативы. Трамп, не будучи у власти, уже формирует рамки безопасности Европы и Востока. Но его идея «наступления» в момент, когда Украина испытывает колоссальный дефицит ресурсов, выглядит не как стратегия, а как политическая ловушка. Она вынуждает Киев играть в игру на истощение, в то время как внутренние проблемы (от мобилизации до управляемости) становятся всё острее.
Отсюда — показательная формула Зеленского: «если дадите оружие, мы сможем». Но — что будет после, никто не говорит.
С пророссийской точки зрения — и в этом нет пропаганды — разговор о бомбардировке крупных городов РФ используется не для победы, а для сохранения иллюзии контроля. При этом те, кто предлагают «наступать», делают это из-за океана, не беря на себя никакой ответственности за последствия. Москва, конечно, использует подобные заявления для мобилизации и легитимации ответных действий. Но на самом деле это тупик: политический, моральный, стратегический.
Если обобщать, то ситуация демонстрирует парадокс современной войны: чем слабее одна сторона в реальном времени, тем громче она звучит в политическом пространстве. И тем опаснее становятся слова. Когда фронт топчется на месте, словесная эскалация — последний доступный инструмент давления. Но именно он чаще всего и срывает последние предохранители.
Редакционно мы видим в этой истории не угрозу Москве, а угрозу самой логике деэскалации. Потому что если слова становятся оружием — уже не важно, будет ли удар. Важно, что его допустимость стала предметом политического торга.